— Потому, что все говорят, будто здесь очень нехорошее место. Тут живёт, маленький старичок, который от всех прячется, а от него никак не спрячешься.

— Может быть, это леший? — ехидно спросил Димка.

— Не веришь, да? — живо повернулась к нему Белка.

И она дала «честное пионерское», что её мать сама видела этого страшного старичка. Её отец тоже ходил в Золотую долину с ружьём, чтобы поймать старичка, но где же его поймаешь, если он прячется, а сам всех видит.

— Сюда бы истребительный батальон прислать, — сказал Лёвка. — От него бы он не спрятался.

Белка согласилась, что это было бы хорошо, но истребительного батальона здесь нет, и вообще Золотая долина — это такая глушь, где, наверно, и живут только разные старички.

Мне почему-то стало страшно, и я сразу вспомнил колоду с пчёлами, привязанную на сосне.

— С нами ты не бойся, Рыжая Белка, — успокоил я девочку. — Мы не первый раз на Тропе и видали всяких старичков.

Она засмеялась и даже захлопала в ладоши:

— Ой, какие вы смешные! Настоящие психи — мне даже нравится. Только один и есть тут нормальный человек — он! — кивнула она на Лёвку.

Мне это показалось очень обидным, Димка тоже надулся.

— А почему ты зовёшь меня Рыжей Белкой? Я — Нюрка.

— У нас такой обычай, — вмешался Лёвка, который уже завоображал. — Всем нам присвоены особые имена: Васька — Молокоед, Димка — Дублёная Кожа, я — Фёдор Большое Ухо. Ну, а ты теперь будешь Рыжая Белка. Белки у нас ещё не было.

Девочка посидела немного у нашего костра и попрощалась, пообещав приходить.

— Вот тебе и скво! — ехидно сказал Лёвка. — И пищу приготовила, и собак покормила, и на лодке покатала.

Но мне показалось, что Лёвке стало грустно после ухода Белки. Да и всем нам было жаль, что девочка так мало побыла у нас и не осталась, чтобы разделить с нами суровую жизнь золотоискателей.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Как плохо, когда не знаешь ботаники. Дублёная Кожа действует. Лирическое отступление о рабочем классе. Невидимый появился. Раскаяние.

Забота о еде занимала теперь всё наше время. Мы, уже не мыли золото, а только слонялись по лесу, чтобы найти каких-нибудь кореньев или изловить дичь, искали грибы и старые ягоды, но, кроме подснежников, в лесу ничего ещё не было.

— Ты не помнишь, Дублёная Кожа? — спросил я. — Подснежники относятся к съедобным или несъедобным растениям?

Но Димка знал ботанику не лучше меня. Этот предмет почему-то сразу нам не понравился. Учительница ботаники на первом же уроке начала рассказывать нам про какой-то вороний глаз, про бородавчатый бересклет и ещё про копытень, которых мы никогда не видели.

Одна девочка подняла руку и спросила:

— Елена Николаевна, а этого копытеня есть можно?

— Смотри, не вздумай! — сказал на весь класс Димка. — Сразу в овечку превратишься.

Он намекнул на Иванушку из сказки, который напился из бараньего копытца и превратился в барашка. Все этот намёк поняли и засмеялись. Одна учительница, наверно, ничего не поняла. Она рассердилась и удалила Димку из класса, а заодно и меня, потому что я очень громко хохотал.

— Раз такое дело, — сказал Димка, — не будем учить ботанику.

Так мы и сделали, дураки. А теперь в нашем положении знание ботаники очень бы пригодилось.

Понадеялись на труд профессора Жвачкина, а он тоже подвёл.

Не знаю, чем бы кончилась наша экспедиция, если бы не Димка Кожедубов. Вот тут-то он и показал, что недаром я назначил его своим заместителем. Он предложил организовать рыбную ловлю в большом масштабе, так, чтобы насолить и навялить рыбы на весь сезон.

Лёвка опять отправился с Муркой в лес, а Мы с Димкой стали срезать на берегу в зарослях прямые ивовые прутья. Потом Дублёная Кожа срубил несколько толстых черёмуховых веток, согнул их кольцами и начал оплетать эти кольца прутьями ивы. У него получился конусообразный рыболовный снаряд — морда. [38]

Весь секрет тут состоял в том, что рыба в этот снаряд войти может, а выйти — не может.

С моей помощью Димка сплёл ещё две морды, и мы поставили их на кольях в реку.

— А теперь попробуем изготовить ещё один сна ряд!

Димка достал из багажа рыбацкие принадлежности, смастерил несколько поводков с крючками на конце и привязал их к обыкновенной сухой палке метра в полтора длиной. К палке прикрепил самый длинный и прочный шнур, а один шнурок, покороче, привязал к другому концу палки, и у него получилась забавная снасть, какой я ещё не встречал. Снасть была такая:

Но самое интересное я увидел тогда, когда он пустил свою палку в воду: она поплыла против течения! Поплыла и стала забирать всё дальше и дальше к середине реки.

Я ждал, когда шнур дрогнет, чтобы подсказать Димке момент подсечки.

— Ты смотри не на шнур, а на палку, — объяснил мне Димка. И я стал смотреть на палку.

Вдруг она подпрыгнула одним концом и заплясала.

— Одна есть!

— Тащи! — закричал я. — Чего же ты не тащишь?

Но Димка не захотел вытаскивать снасть из-за одной рыбы. Он подождал, когда клюнет ещё, и только потом стал выбирать шнур.

На крючках оказалось четыре рыбы: один голавль и три форели.

— Уж почти уха, — обрадовался я.

— Подожди, то ли ещё будет! — пообещал Димка.

И верно, за короткое время он натаскал с полведра хорошей рыбы.

Я живо разжёг костёр, поставил котелок, и мы стали чистить рыбу для ухи. Вдруг прибегает радостный Лёвка и тащит здоровенную живую птицу.

— Лёвка! Кого это ты поймал?

— Не я поймал, а моя универсальная собака!

Это был глухарь. Мурка подкралась к нему, схватила за шею и притащила хозяину.

— Сейчас я эту глухую тетерю освежую, а из шкуры сделаю чучело.

Димка рассмеялся:

— Зачем нам чучело, если у нас есть Фёдор Большое Ухо? Вот ты — настоящее чучело. Разве глухаря обдирают? Его надо ощипать, а потом опалить…

— Что ты мне говоришь? — зашумел Лёвка. — Я сам читал наставление насчёт свежевания туш. Там сказано чёрным шрифтом: всё надо обдирать, но ни в коем случае не палить.

Димка всё-таки, сделал по-своему. Сначала он обварил глухаря кипятком, потом вырвал из него пух и, взяв птицу одной рукой за шею, другой — за ноги, стал поворачивать над костром, чтобы опалить мелкий пушок.

— А потрошить буду я, — не отставал Лёвка.

— Попробуй!..

Лёвка взял глухаря, отрубил ему шею и стал совать палец глухарю в горло.

— Сейчас я вытащу у него сычуг, — начал рассуждать Лёвка, как будто собирался показать фокус.

— Эх ты, сычуг! — выхватил у него птицу Димка. — Сычуг бывает только у жвачных животных, вроде тебя.

Он ловко выпотрошил глухаря, внутренности отдал собаке. Чистую, вымытую в реке тушку он немного подсолил и повесил на верёвочке к потолку хижины.

Вот что значит уметь всё делать! Мы с Лёвкой привыкли есть всё готовенькое, что поднесёт нам мама на тарелке, а Димка, оказывается, всегда помогал матери на кухне и научился готовить не хуже любого повара.

Хороший всё-таки Димка, и не Лёвке бы надо быть интендантом, а ему.

Он и уху-то сварил такую, какой я в жизни не ел. Сначала отварил в воде мелкую рыбу, потом всё это процедил, и у него получился жирный бульон. В бульоне он стал варить крупную рыбу; у него образовалась двойная уха, очень вкусная и питательная, так что мы, даже без хлеба, очень хорошо наелись.

После обеда мы пошли смотреть, не попалось ли что в морды. Одна была пустая, зато в двух других было столько рыбы, что я боялся, как бы она не разнесла вдребезги наши снаряды.

Пока мы с Димкой возились с богатым уловом, Лёвка тоже не зевал. Он взял у нас маленького голавлика, насадил его на жерлицу и забросил. Скоро ему клюнула щука, да такая большая, что Лёвка испугался, как бы она не утащила его в воду.